Кащей Безсмертный

«Кащей — это одна из персонификаций Кашьяпы, малоизвестного бога из ведического культурного пространства. Кашьяпа — праотец всех дити, адити и дану, сын Праджапати, праотец первого человека — Ману. Что осталось в древнерусском Кащее от древнего Кашьяпы? В общем почти ничего, кроме семантического сходства.

Символ Кашьяпы — черепаха, символизирующая земную твердь, вахана Кашьяпы — крыса, иногда собака. С Кащеем связаны заяц, утка и яйцо. Есть ли тут связь? Как ни странно, но есть.

Утка — существо, которое во многих культурологических мифах создала земную твердь, нырнув на морское дно и добыв оттуда щепоть ила, из которого была создана земная поверхность. Заяц — символ угрозы, дурное предзнаменование, преддверие сущности смерти. Смерть Кащея — игла из холодного железа, символ ледяного разума, вещество, уничтожающее любую мантику. Тот факт, что холодное железо скрыто в живом яйце, которое в данном случае, имеет смысл первожизни, отсылает нас к дуализму живого — неживого, как к живому нечто, в котором изначально заложена программа смерти. Холодная игла в живом яйце противоестесственна по определению, что сразу приводит нас к мысли о том, что смерть для живого существа также противоестесственна. Подлинная жизнь не должна нести в себе смерти ни в каком виде. Подлинная жизнь бесконечна.
Кашьяпа — фактически, начало жизни для всех сакральных существ, рудр, асуров, богов (в том числе и самого Вишну). Если считать Кащея одной из аватар Кашьяпы, то это Кашьяпа, который лишён всех линий первородства. От него отрезаны все нити жизни и оставлена только смерть. Эта сущность была оставлена ариями на родине, в землях севера и благополучно забыта спустя тысячелетия. Для чего?
Древние предки, которые уходили из суровых степей на дальний Юг, оставили нам аватар Кащея. Он остался присутствовать среди нас в назидание, для того, чтобы русские имели образ вечной смерти навсегда в своём сердце, так же, как Кащеева смерть, живое яйцо, хранит в себе железную иглу. Для чего нам такая память? Для чего нам вместо любвеобильного добряка Кашьяпы оставлен Кащей?
Этот аватар жизненно необходим нам, как народу, живущему на границе гигантского ледникового пространства, хранящего человечества от неестественной сущности Смерти. Мы стражи человечества. А Кащей — наш пленник, которому именно мы не позволяем вырваться на просторы Земли. Мы — последняя стража, тот самый Ночной дозор описанный Джорджем Мартином, оберегающий культурный мир порядка от нашествия ледяного хаоса. Если нас не будет — Земля просто превратится в абсолютно мёртвый ледяной шар»

В. А. Скабичевский, профессор, к. ф. н. «Диффузные пространства межкультурных связей индоевропейцев»
Изд. «Астрель», г. Москва, 1999 г.

Баба Яга

«Персонаж из известной хтонической антитроицы, в которую входят также Кащей Бессмертный и Змей Горыныч.

Эта существо явно из дославянской мифологии, поскольку место её обитания — сруб на столбах (на курьих ножках), в которых принято было хоронить мёртвых у прото-финно племён.

Вряд ли сообразно именовать её богиней, поскольку она, скорее, трикстер, проводник с функциями стража на границе миров. Двойственная природа Яги роднит её с представителями индуистской касты Агхори: она тесно связана с миром мёртвых, практикует ритуальный каннибализм, сама наполовину мертва (одна нога костяная, то есть, просто кости скелета), ничего не известно об её родственниках (агхори отказываются от всех родственных связей), но уходя в мир мёртвых она, всё же, остаётся в мире живых.

Баба Яга фактически находится в двух мирах одновременно, что делает её уникальным существом, которая свободно путешествует между миром живых и миром мёртвых. У древних финнов, предположительно, Баба Яга не имела отрицательной характеристики, а выполняла свои, специфические функции. Возможно, действительно охраняла племенные захоронения и проводила там определённые обряды. Для славян Яга выглядела чужеродно и вызывала страх, поскольку со своими мёртвыми славяне общались по другому.

Нечто, подобное Ягам, неожиданно возникло в культуре старообрядцев-беспоповцев, кулугуров на Волге и Урале. Когда, после раскола, отошли в мир иной последние, до Никона рукоположенные священники, решено было вплоть до Второго пришествия новых священников не рукополагать, а их функции возложить на «читалок». И возникли «бабки-читалки», которых всю жизнь готовили к их трудной службе. В «читалки» отдавали увечных и немощных девочек, которым трудно было управляться с крестьянским хозяйством. Их учили грамоте, заставляли наизусть запоминать, вычитывать все требы, псалмы, молитвы, правила. Их звали вести службы и, особенно, похороны. Именно «читалка» провожала кулугурских покойных на тот свет, была зримой провожатой, опасной, вызывающий страх. Они и жили, как Яги — отдельно от всех, в особых помещениях, заполненных староверческими книгами и образами.
Механизм появления «читалок» очень похож на ситуацию, при которой у древних, финских племён, гонимых на север пришлыми славянами, возникли такие же обрядовые старухи, стражи мёртвых, Ягишны.

Не исключено, что племя уходило, но мёртвых они с собой не могли забрать. Их покой оставалась сторожить старая, высохшая до костей баба Яга, хранящая память и не испытывающая никаких симпатий к чужим пришельцам. Умирая, она забиралась в бревенчатый ларь на высоких пеньках, закрывала за собой дверь и, вместе со своими пращурами, окончательно уходила в мир смерти. А новые насельники этих мест поколениями не решались войти в тихое поселение, уставленное домиками «на курьих ножках», ограждённую черепами и странными знаками»»

И. Панаев «Древнерусские мифологемы и античность»

Изд. Казанского гос.университета, 1987 г.

Behemot vs Leviathan

Бегемот —

Книга Иова (Иов 40:10 — 40:19): «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; это — верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой… »

В иудейских преданиях Бегемот считается царём зверей; в конце времён Бегемот и Левиафан должны убить друг друга в последней схватке, их мясо будет служить пищей праведников на пиру Мессии.

Левиафан

Книга Иова (Иов.40:20-41:26): «Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас…»

Борьба шла не первый день. И даже не год, и не два. За несколько тысяч лет тяжеловесной возни чудовища мало изменились. Мир вокруг них менялся. Море отступало и возвращалось. Горы то выламывались из недр земных, то рассыпались мелким щебнем. Вырастали и, отстояв своё, падали деревья. Трава бессчётное количество раз покрывала землю мягким ковром и жухла в каждую осень, превращаясь в чёрный прах. Неизменно плыли облака. Неизменно всходило и заходило солнце. Неизменно сталкивались в поединке хозяин моря, Левиафан и хозяин земной тверди, Бегемот.

Можно было бы назвать их схватки разнообразными — всегда что-то менялось, от боя к бою. Левиафан отращивал длинные, жёсткие шипы на спине и лапах. Бегемот увеличивал количество тяжёлых костяных пластин, твёрдых, словно гранит. Левиафан обрастал алмазной прочности чешуей. Бегемот тяжелел в суставах и мышцах. Оба постоянно меняли набор клыков и бивней, достигавших, порой, совершенно причудливых очертаний. Клыки, чьё предназначение было пробивать толстую броню противника, сменялись клыками, способными перепиливать конечности, словно циркулярные пилы. За прошедшие века и эпохи, они разучились нормально питаться, добывая себе пищу, плодить потомство, просто жить и дышать окружающим миром. Они забыли, как это всё делается и для чего это нужно.

Но они принимали готовый корм у людей, наплодившихся вокруг них, словно муравьи, построивших свои странные убежища, будто скопища неряшливых термитников. Сперва, люди кормили их, омывали раны и полировали броню только для того, чтобы тварь не растоптала их скудные лачуги в прах, не разметала чахлые поля со скудным урожаем. Потом кое-кто понял, что обоюдную ненависть демонов можно выгодно использовать. Целые стада пропадали в прожорливых пастях. Горы зерна и плодов исчезали в один миг. Иногда туда палками загоняли и людей — тварям было без разницы, чьё мясо и кровь они поглощают в промежутках между боями. Они хотели только жрать и сражаться.

Это было даже красиво. Ранним утром, перед самым восходом на берег выползала мокро сверкающая длинная туша Левиафана. Длинные когти глубоко бороздили прибрежные камни, будто простой песок. Хвост нервно, в предвкушении схватки перемалывал воду, рождая волны и грязно-белую пену. Он высоко поднимал на длинной шее длинную, хищную голову, разевал пасть и издавал высокий, визгливый даже, вой, от которого лопались окна вместе с рамами, дождём сыпалась ломаная черепица. Спящих выбрасывало из постелей на пол и у некоторых лопались барабанные перепонки и глаза. Тех, кто уже встал — переставали держать ноги и они бессильно падали на дрожащую землю.

А потом мелкая дрожь сменялась увесистыми, тяжёлыми толчками. По фундаментам домов начинали бежать расходящиеся трещины. Балки в стенах разрывало пополам и самые неустойчивые дома складывались, как детские игрушки, погребая под кучами камня и извести кричащих от ужаса людей, которые уже не слышали ничего, чувствуя только горячую кровь, обильно текущую из ушей, носа и опустевших глазниц. Последнее, что они ощущали — мерную, тяжкую поступь бегущего Бегемота, отдававшуюся во всём теле удушливыми, тошнотворными толчками…

И вот, обе твари сходились. Грохот от их столкновения был невыносим и те, кто ещё сохраняли способность слышать и видеть будто проваливались в горячую темноту на несколько долгих мгновений. Потом они всплывали из своего небытия и вновь могли видеть ни с чем не сравнимое зрелище — битву демонов моря и суши. Те, кто ещё мог видеть всё это и не утратить рассудка.

Твари бились долго. Бегемот наваливался всей тушей на скользкого морского змея, пытаясь раздавить его своими короткими, мощными лапами. Левиафан извивался, выскальзывал из-под ударов чудовищных копыт. То и дело впивался длиннейшими клыками в роговые пластины противника, пытаясь пробить их до живой плоти. Острые как иглы когти оставляли глубокие борозды на боках властелина суши. Бегемот рвал панцирь змея бивнями и толстыми клыками, отчего ровные, плотные пластины с хрустом ломались и дождём осколков разлетались по окрестностям. Так, хрипя, взрыкивая, роняя из разинутых пастей пену и кровь, они топтали и терзали друг друга до тех пор, пока не уставали. Иногда битва длилась несколько дней. Иногда всего лишь до захода солнца.

Когда твари уставали, они медленно расходились в разные стороны. Периодически оборачиваясь, угрожающе рыча и сопя, делая свирепые, но ложные выпады. Дымящаяся, взрытая земля оплывала в их глубоких следах, погребая под собой раздавленные дома, людей, деревья. Бегемот шёл прямо через города, оставляя за собой дымящуюся, чёрную полосу хаоса, грязи перемешанной с кровью. Левиафан рывком уходил в морскую глубину, порождая мощную волну, обрушивавшуюся на город с моря. Огонь пожаров и наводнение доделывали начатое существами.

А когда всё заканчивалось и становилось тихо — из-под руин выползали выжившие. Некоторые завидовали мёртвым. Некоторые — друг другу. Тот, кому оторвало руки или ноги, завидовал тому, кто остался не увечным. Тот, кто выжил целым, завидовал тем, у кого осталась в живых семья. Тот, у кого сгорел дом, завидовал тем, у кого только выбило стёкла.

После этого начиналась новая битва. Конечно, она казалась бы чудовищам смешной и неприлично вялой, если бы кто-то из них вообще обратил на неё внимание. Но для выживших она вовсе не была смешной. Всё было по-настоящему, почти как у подлинных чудищ. Они сходились массами, выцарапывая друг у друга последнюю скотину, последний кусок зерна, душили друг друга за скудный скарб, даже за глоток свежей воды и кусок чёрствого хлеба. Самые ушлые, украсив свои убежища красивыми полотнищами с изображениями тварей, гнали соплеменников в бой, приводя в пример только что закончившуюся Битву. Они даже стыдили тех, кто не проявлял особого рвения в перегрызании глоток. Они делили то, что осталось. Ибо тот, кто сытнее накормит чудище, тот заслужит его покровительство. Почему-то они так считали, хотя ни одно из созданий ни о чём подобном даже не подозревало.

Те, кто выбрал себе в покровители Левиафана, считали, что он их спасает от Бегемота. И наоборот — восседающие под знаменем Бегемота искренне полагали, что это их единственная защита от морского змея. Они с удовольствием истребляли друг друга во славу «защитников», поскольку свято верили каждый в своё.

Они отправляли длинные караваны с едой, на прокорм твари, каждый своей. Они слали толпы людей, чтобы те смывали кровь и грязь с гигантских туш. Иногда они договаривались с представителями враждебного лагеря, пытаясь выкроить кусочек своей выгоды. И тогда Бегемот мог получить несколько караванов снулой рыбы, доставленной с моря, а Левиафана потчевали урожаем садов и огородов. На самом деле обоим было всё равно, что есть. Они давно забыли вкус еды и отличие одной пищи от другой. Они просто поглощали Еду, подчас, вырванную изо ртов голодающих, из рук детей и немощных стариков. Чудищ надо было кормить — это понимали все, но тем не менее, всегда находились те, кто пытался спрятать свой кусок. Такого связывали и самого отводили к отверстой пасти и подталкивая длинными шестами, сбрасывали вниз, прямо в зловонную, чёрную жижу, полупереваренной пищи, булькающую в утробе Твари.

Пока покровители отсыпались и откармливались в своих убежищах, люди мало-помалу восстанавливали порушенные жилища, вновь прокладывали дороги, строили корабли и лодки, поднимали вытоптанные сады. Они снова рожали детей, стараясь не думать о предстоящей, очередной Битве. Снова украшали стены своих домов рисунками и цветами. Успокаивались, радовались голубизне неба и чистоте Солнца, мирному колебанию волн и прихотливым узорам облаков.

А потом, в один прекрасный день всё это заканчивалось. И снова тяжкая поступь Бегемота выбивала камни из стен, а вой Левиафана разбивал окна. И твари снова сходились грудь в грудь. Они никого и никогда не защищали. Они вели свою собственную игру, в которую по чистому недоразумению ввязались, зачем-то, люди.

Абрамсон А.И. «Избранные эссе о ветхом мире» 1914 г., Санкт-Петербург